Чужестранка Книга 1 - Страница 142

142

Неожиданно в пятне света появилась широколобая, желтоглазая и остроухая голова. Волк издал негромкий угрожающий звук, нечто среднее между воем и рычанием, и под деревьями тотчас наступила тишина.

Шафрановые глаза, казалось, смотрели прямо на меня. В позе животного не было ни страха, ни любопытства, он просто заметил меня. Джейми дотронулся до моей спины, предупреждая, чтобы я не двигалась, но я и не испытывала желания бежать. Мне думалось, что я могла бы смотреть водку в глаза часами, но она — я была уверена, что это самка, не знаю почему, — только передернула ушами и вернулась к своей трапезе.

Мы еще несколько минут смотрели на животных, таких умиротворенных в рассеянном лунном свете. Потом Джейми, тронув меня за руку, дал понять, что пора уходить.

Он держал меня под руку и поддерживал, пока мы пробирались сквозь деревья к дороге. Впервые после того, как он освободил меня из Форт-Уильяма, я по доброй воле позволила ему дотронуться до меня. Все еще завороженные видом волков, мы почти не разговаривали, но уже чувствовали себя друг с другом свободно и легко.

Так мы и шли, а я, вспоминая истории, которые он мне рассказывал, не могла не восхищаться проделанной им работой. Без единого слова прямого объяснения или извинения он сообщил мне все, что хотел: я дал тебе такой же урок справедливости, какие получал сам. Я был милосерден, насколько мог. Я не мог избавить тебя от боли и унижения, но я поделился с тобой своими страданиями и унижениями, чтобы тебе легче было перенести твои.

— Ты сильно переживал это? — спросила я. — Я имею в виду, когда тебя били? Или относился к наказанию легко?

Он слегка сжал мою руку, прежде чем отпустить ее.

— Я сразу забывал. В большинстве случаев. За исключением последнего раза. Тут мне понадобилось время.

— Почему?

— Да как тебе сказать? С одной стороны, потому что мне было шестнадцать и я считал себя взрослым. С другой… меня очень жестоко наказали.

— Можешь не рассказывать, если тебе не хочется, — сказала я, заметив его колебания. — Тяжелая история?

— Далеко не такая тяжелая, как сама порка, — засмеялся он. — Нет, я не прочь рассказать. Просто она длинная.

— Но и до Баргреннана еще далеко.

— Верно. Тогда ладно. Ты помнишь, я тебе говорил, что провел в замке Леох целый год, когда мне было шестнадцать лет? Такая была договоренность между Коламом и моим отцом —чтобы я получше познакомился с кланом моей матери. Два года я жил у Дугала, а потом поехал на год в замок учиться хорошим манерам, латыни и тому подобным вещам.

— Понятно. А я все думала, как же ты попал туда.

— Да, вот таким путем. Для своего возраста я был рослый и здоровый. Уже тогда хорошо владел мечом и с лошадьми управлялся лучше многих.

— К тому же отличался скромностью, — заметила я.

— He слишком. Самоуверенный до чертиков и куда более скорый на язык, чем сейчас.

— Разум научит сдержанности, — снова вставила я.

— Все может быть, Саксоночка. Тогда я заметил, что некоторые мои замечания смешат людей, и я стал делать их как можно чаще, не слишком заботясь о том, что я говорю и кому. Иной раз я бывал жесток, особенно со своими ровесниками, и не считал нужным сдерживаться, когда в голову приходило что-нибудь остроумное, как я считал.

Он посмотрел на небо, чтобы определить время. Небо потемнело, потому что луна зашла. Низко над горизонтом я разглядела Орион — и на душе потеплело, словно при виде старого доброго знакомого.

— Но однажды я зашел чересчур далеко. С двумя другими парнишками я шел по коридору и на другом его конце увидел мистрисс Фиц-Джиббонс. Она несла большую корзину, размером чуть ли не с нее самое, и забавно переваливалась на ходу. Ты же знаешь, как она выглядит теперь, тогда она была ненамного меньше. — Он в смущении почесал нос. — Ну, я и сделал несколько замечаний по поводу ее внешности, не слишком любезных, хоть и смешных. Во всяком случае, моих приятелей они развеселили. Я не сообразил, что их могла отлично услышать и мистрисс Фиц.

Я вспомнила внушительную хозяйку замка Леох. Мне доводилось видеть ее только в добром настроении, однако она была не похожа, на человека, который позволит себя задевать безнаказанно.

— Что же она сделала?

— Тогда ничего. Я и не знал, что она услышала мою болтовню, пока на следующий день во время собрания в Холле она не рассказала об этом Коламу.

— О Боже!

Я знала, как высоко ценит Колам свою домоправительницу, и не думала, что он кому бы то ни было мог спустить непочтительность по отношению к ней.

— Ну и что произошло?

— То же самое, что с Лаогерой, или почти то же самое. — Джейми хихикнул. — Я был ужасно какой смелый, встал и заявил, что выбираю наказание кулаками. Я старался держаться спокойно и по-взрослому, но сердце у меня колотилось, как кузнечный молот, и я почувствовал ужасную слабость, когда взглянул на ручищи Энгуса. Они у него точно каменные и огромные. В зале кое-кто рассмеялся; я тогда не был такой высокий, как теперь, а весил вдвое меньше. Энгус мог бы мне голову сшибить одним ударом. Как бы то ни было, Колам и Дугал оба нахмурились, но я подумал, им на самом деле приятно, что я смело выступил со своей просьбой. Тут Колам сказал, что нет, раз я вел себя как мальчишка, меня и наказать надо соответственно. Он кивнул, и, прежде чем я рыпнулся, Энгус уложил меня себе поперек колена, задрал мне килт и отхлестал своим ремнем при всем честном народе.

— Ох, Джейми!

— Да уж! Ты, наверное, заметила, что Энгус здорово знает свое дело? Он дал мне пятнадцать горячих, и я до сих пор могу точно показать, по какому месту пришелся каждый удар. — Он передернул плечами при этом воспоминании. — Отметины я носил целую неделю.

142